Книга писем о делах повседневных и др. Библиотека мировой классики Канцоньере; Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру;

Уотсону нет нужды распространяться о своей туповатой, свирепой респектабельности за него это делает коротенький диалог. «Так знайте, я обручен. Дорогой друг! Поздра. Невеста горничная Милвертона. Господи помилуй, Холмс! Я должен собрать о нем сведения. И вы зашли слишком далеко?!» Уотсон глуповат? Но он вовсе не признает себя глуповатым, напротив, он считает себя весьма догадливым человеком, умеющим делать выводы: «В течение первой недели июля мой друг так часто и так надолго уходил из дому, что я понял: он чем-то занят». Невнимательный читатель может и не заметить тишайшей иронии Дойла в этой фразе, но она не укроется в другой: «У вас есть дело, Холмс?P заметил я. Ваша способность к дедукции поистине поразительна, Уотсон,P ответил он.P Она помогла вам раскрыть мою тайну. Да, у меня есть дело». Дойл пишет этот характер крохотными, незаметными мазками: вот Холмс объявляет Уотсону, что сейчас будет, сидя в кресле, думать над раскрытием прелюбопытнейшего преступления. Что же Уотсон? Наверное, в свою очередь, начал размышлять над загадкой, стремясь хоть раз в кои-то веки опередить своего друга? Или, быть может, он взялся чистить револьвер, готовясь к поимке преступника? Или он наблюдал за лицом Холмса, пытаясь по его выражению определить, когда тот наткнется на разгадку? Как бы не так... «Я уж подумал было, что он заснул, да и сам начал дремать.» Нет, Уотсон не кривые очки. Очки эти волшебные ...»